| | Сто
лет было Алдару-Косе, когда мудрец Жиренше увидел его впервые.
Случилось это так. Сидел Жиренше в раздумье на холмике за аулом.
Поднял он глаза и видит: бредет по степной дороге древний старик,
опираясь на посох. Подошел ближе, поздоровался, сел рядом. Тут Жиренше и
узнал в путнике Алдара-Косе: ведь и в глубокой старости не было у
хитроумного Алдекена ни волосинки на подбородке. Обрадовался Жиренше
такой встрече и повел разговор:
— Алдар-Косе, ты прожил на свете сто лет, исходил всю землю,
побывал во всех странах; верно, не найдется места, где бы ты не
оставил следа, Так расскажи мне, прошу тебя, что
посчастливилось тебе видеть за долгую жизнь. Буду благодарен
тебе за рассказ.
Ничего не ответил Алдар-Косе. Сидел и молчал. Жиренше подумал, что
старик его не расслышал, и громче повторил просьбу. Тогда Алдар-Косе
посмотрел на него с лукавой улыбкой и заговорил, да так складно, точно
читал по книге:
— Премудрый Жиренше, справедливы твои слова, везде я побывал, куда
только достигала моя мысль, и что бы я ни затевал, все мне удавалось
совершить. Но тебе хочется знать, что я видел в жизни. Ладно,
отвечу на твои вопрос. Видел я десять козлят, да
двадцать волков, да тридцать медведей, да сорок львов, затем
пятьдесят тучных баранов, за ними шестьдесят спутанных и семьдесят
стреноженных лошадей, потом восемьдесят тухлых яиц и, наконец,
девяносто черных курганов, меж которых протекал мутный
ручей. Вот что я видел. А сверх того ничего не видел.
С этими словами поднялся Алдар-Косе с земли и поплелся дальше, опираясь на посох.
Долго глядел ему вслед Жиренше и повторял вслух и про себя сказанное
старцем, однако ничего не мог понять в странных речах Алдара-Косе: то
ли выжил совсем из ума столетний дед и несет бессмыслицу, то ли слишком
он умен, так что самому мудрому не под силу постигнуть его мысли.
Раздосадованный пришел Жиренше домой, молча сел у очага и уронил на грудь голову.
— Чем ты так расстроен, душа моя?—спросила у него
жена, красавица Карашаш. Стыдно было Жиренше признаться в
своем поражении, но все же он не удержался и рассказал жене о встрече и
разговоре с Алдаром-Косе.
— С тех пор, как помню себя, никто еще не одолел меня в
словесных состязаниях. А вот Алдар-Косе своими словами сбил меня с ног.
Потому-то я и печалюсь, милая Карашаш.
Тогда красавица улыбнулась и сказала:
— Успокойся, дорогой, я, кажется, разгадала головоломку
старого Алдара. Вот как, по-моему, следует ее истолковать.
В первые десять лет дитя резвится и прыгает, словно беззаботный
козленочек. Двадцатилетний жигит рыскает по степи, что поджарый волк,
набрасываясь на все радости, как на добычу. В тридцать лет человек,
если не обделила его природа, обретает силу и упорство медведя. В сорок
лет он доблестью и отвагой спорит со львом. К пятидесяти годам тот,
кто еще недавно был похож на льва, теряет подвижность и жиреет, как
откормленный баран. В шестьдесят лет он подобен спутанному коню, а в
семьдесят — ковыляет, точно стреноженный. На восьмом десятке человек
становится бесплоден и бесполезен, как тухлое яйцо: не годится оно в
пищу и не будет уже от него птенца. Девяностолетгий же старец — что
черный курган за аулом, а мутный ручей — это слезы, что точатся
беспрестанно из его тусклых глаз. Как видишь, мой супруг, Алдар-Косе
поведал тебе в затейливых словах всю свою жизнь.
— Да,— сказал пораженный Жиренше,— это так. Но почему же старик не обмолвился ни звуком о своем столетии?
— Потому, что в сто лет наступает пора и для самого долговечного
уйти иа жизни, как ушел от тебя в неведомый путь Алдар-Косе,—
отвечала Карашаш.
— Благодарю тебя, моя жена! — радостно воскликнул Жиренше. — Велик
разум Алдара-Косе. Велик и твой разум, Карашаш. С вашей помощью и у
меня сегодня прибыло ума и убавилось гордыни. |
